Рыжие кони
Утром, выйдя на крыльцо, Юля услышала небывалое: Фаддейка ревел. Из открытого кухонного окошка доносились всхлипы и канючащий, противный (но, безусловно, Фаддейкин) голос:
– Ну, чего ты сочиняешь, что нету?! Сама говорила вчера, что пенсию получила, а теперь – нету!
Кира Сергеевна отвечала что-то негромко и наставительно.
Фаддейка плаксиво взвизгнул:
– И ничего не дурь! Не понимаешь, а говоришь! Раз я говорю, значит, мне ее надо!
Кира Сергеевна опять сказала что-то ровно и непреклонно. Фаддейка, перебивая себя всхлипами, заголосил:
– Ну, какая еще рубашка! У меня их куча, я их все равно не ношу-у... Ну, чего ты вы-ду-мы-ваешь!..
Юле стало неловко за Фаддейку, и жаль его, и встревожилась она. И подумала, что лучше бы не соваться в чужие семейные дела.
Но не выдержала, шагнула в кухню. Увидала мельком зареванное веснушчатое лицо и стесненно сказала:
– Здрасте, Кира Сергеевна... Фаддей, ты это что?
Он дернулся, отвернулся к окну и, растопырив острые локти, начал мазать ладонями по щекам.
Кира Сергеевна, не повышая голоса, объяснила:
– Новая блажь засела в голове. Увидел вчера в "Детском мире" губную гармошку, гэдээровскую. И вот: тетя Кира, купи! А зачем?
Фаддейка дернул спиной.
– "Зачем, зачем"! Сама, что ли, не знаешь, для чего гармошки делаются?
– Ты погруби мне еще...
Фаддейка опять шумно всхлипнул. Юля посмотрела на его спину с невольным сочувствием. Кира Сергеевна это сочувствие тут же заметила.
– Юленька, да вы не подумайте, что мне жаль, если для дела. Но он же подует в нее полчаса и забросит или отдаст кому-нибудь... У него же ни капли музыкальных данных.
– Ох уж, "ни капли"! – вредным голосом сказал Фаддейка и длинно засопел.
– Ни единой капельки, – решительно повторила Кира Сергеевна. – Юля, вы не слышали еще, как он песни поет? В соседних дворах куры дохнут!
– Тебе чужие куры дороже, чем родной племянник! – с отчаяньем произнес Фаддейка и тихонько завыл. Видимо, его самого потрясла такая мысль.
Но Кира Сергеевна не дрогнула.
– Не куры и не племянник, а семь рублей. Они на дороге не валяются.
– Ну чего ты, "семь рублей" да "семь рублей"! Мама приедет и отдаст!
– Мне отдаст, а тебе задаст. Чтобы не выдумывал. Она сама от твоих песен мигренью страдала.
– Это потому, что у меня голоса нет. А играть я научусь...
– При чем тут голос, у тебя слуха нет!.. Юля, ну как ему объяснить?
– Ох, не знаю, – жалобно сказала Юля. – Фаддейка...
Он обернулся, зыркнул на нее мокрыми глазами и выскочил из кухни.
– Ничего. Развеет дурь и придет, – пообещала Кира Сергеевна. Без особой, впрочем, уверенности.
Позавтракали в неловком молчании. Юля чувствовала себя невольной изменницей перед Фаддейкой, хотя вроде бы причины не было. Наконец она с облегчением ушла из-за стола и отыскала Фаддейку во дворе за поленницей. Он сидел на бревнышке, все еще тихонько всхлипывал и сердито отдирал от колена корочки старых ссадин. Юлины шаги он услышал, но не обернулся, только настороженно шевельнул оттопыренным ухом.
Юля сказала его кудлатому затылку:
– Чего уж так расстраиваться... Ну, хочешь, подарю я тебе эту гармошку?
Фаддейка подскочил, повернул злое измазанное лицо:
– Еще чего! Не вмешивайся в это дело!
Он опять сел спиной. Юля постояла рядом и сказала:
– Ну и пожалуйста...
В библиотеку Юля пришла с нехорошим осадком на душе и работала вяло. Перед обедом дала себе слово не ходить сегодня на почту, а в перерыв, конечно, пошла. Привычно упала духом, узнав, что письма нет, лениво пообедала в "Радуге" и снова села разбирать бесконечный каталог.
В четыре часа с улицы донеслись протяжные звуки, будто на разные голоса сигналил десяток автомобилей. Нина Федосьевна, которая больше всего ценила тишину и порядок, судорожно дернулась к окну. Потом взялась за виски и скорбно сообщила, что "на нас движется Фаддей Сеткин с духовым инструментом".
Фаддейка возник на пороге, и гармошка в его пальцах сияла хромированными боками. Сам он тоже сдержанно сиял, только в глубине глаз угадывалось смущение.
– Выпросил все-таки, – укоризненно сказала Юля.
– Ага, – Фаддейка улыбнулся еще лучезарнее. – Только при одном твердом условии: во дворе и дома не играть. Тетя Кира сказала: "Иди на берег и там репетируй сколько хочешь". – Он задумчиво потянул гармошку к губам.
– Я вполне разделяю точку зрения тети Киры, – поспешно сообщила Нина Федосьевна. – Юленька, вы сегодня провернули такую гору всего! Забирайте музыканта и идите отдыхать.
– И это будет отдых? – Юля выразительно посмотрела на Фаддейку.
Он аккуратно вытер гармошку подолом майки и сунул ее за ремешок. Дурашливо вытянул руки по швам.
– Пошли, Святослав Рихтер, – сказала Юля. – До свидания, Нина Федосьевна. Я уведу его подальше...
Они зашагали по берегу к лестнице, и Фаддейка ворчливо проговорил:
– Между прочим, Рихтер играет на рояле, а не на гармошке.
– Между прочим, я это знаю... Ну, научился чему-нибудь?
Фаддейка уклончиво сказал:
– Не все сразу. Думаешь, это легко?
– По-моему, это ты думал, что легко, – поддела Юля.
– Не... Просто мне очень надо.
– А по-моему, это дурь...
– Не знаешь, так не говори, – огрызнулся он.
Юля примирительно сказала:
– Ну ладно, тебе виднее... Только знаешь что?
– Что? – буркнул он.
– Не обидишься, если скажу?
– Откуда я знаю заранее? Говори уж...
– Все-таки это было ужасно, – со вздохом призналась Юля. – Сегодня утром, когда ты ревел. Даже стыдно смотреть...
– Не смотрела бы, – огрызнулся Фаддейка. Но, кажется, без обиды, а так, для порядка.
И Юля попросила:
– Пожалуйста, не делай так больше, ладно? А то ты на себя становишься непохожий. Будто не Фаддейка, а... не знаю кто.
Он ответил очень неожиданным тоном. На ходу взял Юлю за руку, заглянул в лицо, сказал печально:
– А если нет никакого выхода... Если очень надо, а ничем больше не добьешься, только слезами?
Юля хотела ответить насмешливо, но смутилась. Потемневшие были у Фаддейки глаза, без искорки.
– Неужели уж так тебе "очень надо" было эту гармошку? – неловко сказала она.
– Ты же не знаешь... Мне ведь не просто играть на ней надо, а одну песню выучить. Чтобы запомнить.
– Что за песня?
Он глубоко вздохнул, и при этом вздохе гармошка вывалилась из-за пояска. Фаддейка опять сердито вытер ее о майку.
– Ты вот спрашиваешь... А как я объясню? Названия я не знаю, петь не умею. Вот и хочу научиться мотив играть.
– А слова знаешь? Про что песня-то? Откуда?
– Из телевизора. Я ее два раза слышал. Про рыжего коня...
Два дня Фаддейка не провожал Юлю утром и не заходил за ней вечером. А в открытые окна библиотеки иногда залетали с берега звуки, напоминающие скандальную перекличку катерных сирен. На третий день, собираясь домой, услышала Юля отчетливую и довольно правильную мелодию "Чижика-пыжика". Она обрадовалась: наконец-то Фаддейка достиг ощутимых успехов! И пошла на звуки гармошки через гущу берегового сада.
Фаддейка сидел на лавочке под старым кленом. А рядом с ним – темноволосый пацаненок лет восьми. Аккуратненький такой, красиво подстриженный, в рубашке с рисунком из разноцветных, бабочек. Он-то и наигрывал на Фаддейкиной гармошке.
– Здравствуйте, музыканты, – сказала Юля. Темноволосый музыкантик испуганно встал и протянул гармошку Фаддейке. Тот нахмурился, сунул ее в нагрудный карман на мальчишкиной рубашке с бабочками. Сказал мальчику:
– Договорились же. – И деловито кивнул Юле: – Пошли.
На лестнице Юля не выдержала, усмехнулась:
– Подарил?
– И не подарил вовсе, мы поменялись. Вот на значок... – Он ткнул пальцем в грудь. К оранжевой майке был прицеплен значок с парусным корабликом.
– Ну-ну... – сказала Юля.
– А чего... У него способности, а у меня все равно не получается.
– Тетя Кира задаст тебе за гармошку.
– Да она только рада будет!.. А значок-то смотри какой: шлюп "Восток".
Назавтра, в середине дня. Фаддейка ворвался в библиотеку:
– Юля, включи телевизор!.. Здрасте, Нина Федосьевна, можно включить?
Он кинулся к старенькому "Рекорду" в углу тесного читального зальчика и напугал двух первоклассниц, которые листали "Мурзилку". Прошелся вихрь. Юля грудью легла на разобранные карточки каталога, Нина Федосьевна подняла пальцы к вискам:
– Фаддей Сеткин...
Фаддейка лихо крутил регуляторы.
– Сейчас эта песня будет! Юля! Я дома смотрел, и как раз этот хор начался... Я скорей сюда! Мы успеем! Вот...
На старчески мигающем экране появилась шеренга ребят в белых рубашках и одинаковых жилетиках. Они пели знакомое:
От улыбки хмурый день светлей...
Фаддейка поморщился:
– Это пока не то. Другая песня будет...
Девочка с капроновыми бантами улыбнулась во весь телевизор и голосом отличницы объявила:
– Песня из школьного спектакля "Наш эскадрон". Музыка Володи Хлопьева, слова Игоря Конецкого. Солисты Слава Охотин и Юра Кленов.
Два мальчика Фаддейкиного возраста, переглядываясь и немного смущаясь, подошли к микрофону. Юля сразу решила, что беленький и глазастый – Слава, а растрепанный и большеротый – Юра. Она пожалела, что телевизор не цветной: Юра наверняка был рыжий, вроде Фаддейки.
Ударили аккорды пианино. Фаддейка напружинился, вцепился в спинку стула. Мальчишки разом вздохнули, и голоса их громкие и чистые начали песню, которую Юля никогда не слыхала:
Вновь тревожный сигнал
Бьет, как выстрел, по нервам,
В клочья рвут тишину на плацу трубачи.
Хор вступил незаметно, не заглушая солистов:
И над дымным закатом
Планета Венера
Парашютной ракетой повисает в ночи.
Беленький Слава посмотрел с экрана прямо Юле в глаза и запел очень высоко и звонко:
Рыжий конь у меня -
Даже в сумерках рыжий,
Опаленный боями недавнего дня...
Фаддейка коротко вздохнул. Юра Кленов тряхнул волосами и поддержал Славу:
Как ударит копытом -
Искры гроздьями брызжут,
И в суровую сказку он уносит меня.
Хор запел:
Эта сказка пришла
Вслед за пыльными маршами -
Колыбельная песня в ритме конных атак.
Детям сказка нужна,
Чтобы стали бесстрашными,
Взрослым тоже нужна -
просто так,
просто так.
Совсем незнакомая и немножко странная была песня. И наверно, хорошая, раз у Юли пошел по спине холодок. Мальчишки-солисты переглянулись и запели одни: снова про рыжего коня... А потом опять хор:
И, как знамя, летят
Крылья алого солнца,
Кони в яростном беге рвут орбиты планет,
И по звездным степям
Мчится звездная конница...
Почему же меня с вами нет,
с вами нет...
Фаддейка опять коротко вздохнул и двинул стулом. Незнакомые Слава Охотин и Юра Кленов пели:
Рыжий конь у меня -
Даже в сумерках рыжий...
...Когда песня кончилась, Фаддейка решительно щелкнул тумблером. Не хотел он других песен. Лицо его побледнело так, что веснушки казались черными.
– Ну? – требовательно сказал он Юле. – Что? – Он взял ее за руку и утянул к окну.
– Замечательная песня, – сказала Юля. – Что тут говорить...
– Вот видишь... А ты мотив запомнила?
– М-м... Немножко.
– Ты мне споешь потом?
– Ну... какая я певица? И слова я все не вспомню.
– Я их помню, я тебе напишу! Споешь? Мне эта песня знаешь как нужна!
Юля поняла, что не время спорить. Бывает в жизни, что человеку отчаянно нужна любимая песня.
– Я постараюсь, – сказала она.
Фаддейка облегченно вздохнул, как-то обмяк и стал прежним Фаддейкой. Брызнул искоркой из левого глаза и предупредил:
– Имей в виду, я слова тебе сегодня же напишу.
– Ладно... Там очень интересные строчки есть:
И над дымным закатом
Планета Венера
Парашютной ракетой повисает в ночи...
– Ага... А на Марсе нашу Землю видно, как у нас Венеру. Тоже в лучах солнца. Только Земля – голубая...
* * *
Солнце скатилось за плоские гребни дюн, и голубая звезда переливалась и разбрасывала игольчатые лучи. В сторону заката и звезды рысью шел табун рыжих коней. Вожак точно выбирал дорогу, и лошади, не замедляя бега, огибали песчаные заносы. Их копыта глухо гремели о закаменевшую потрескавшуюся землю. Несмотря на сумерки, гривы отливали оранжевым светом.
Три всадника смотрели вслед табуну.
– И где они берут пищу в этих мертвых местах? – тоскливо спросил молодой воин. Он был из Лесной стороны и не мог привыкнуть к пескам и камню.
– Находят, – отозвался старый Дах. – Есть трава среди песков. Можно прокормиться, если все время быть на ходу, искать.
– Они дикие, у них чутье, – сказал второй воин.
– Не дикие, а одичавшие, – хмуро поправил Дах. – Когда-то у них были хозяева.
– Может быть, скоро во всех краях останутся только одичавшие кони да песчаные кроты, – тихо проговорил тот, что из Лесной стороны.
– Может быть. Если этого захотят Владыки Звездного Круга, – проговорил старый Дах и поплотнее закутался в плащ.
– Владыкам Звездного Круга не до нас, – возразил второй воин. – Он не должен был возражать командиру, но здесь, в глуши, не всегда помнили о дисциплине.
Дах не ответил. Опять приближался ровный гул. Это, обходя пески, шел по каменному плато еще один табун...
